А. Лазарчук
ТРАНКВИЛИУМ
Он еще раз взглянул на схему. Конечно, не хватает Марина-старшего. Куда мы без тени отца? Он встал - в голове слегка покачнулось, упоительно и полузабыто - и подошел напоследок к окну. Как пахнет смолой!... Небо начало светлеть, обозначились крыши и кроны. Ночные птицы смолкли, а утренние еще не начали петь. Но жуки-фонарщики почему-то продолжали свое мерцание, теперь уже синхронно: все вместе вспыхивали и вместе погасали, и обычно это происходило как раз под последние ночные песни... Сэр Карриган не успел осознать это несовпадение: что-то тупо толкнуло его в грудь, на миг показалось: летящая птица... он посмотрел, но ничего, понятно, не увидел, поднял руку, чтобы потрогать ушибленное место - рука пошла неверно, как чужая (допился, мелькнула дикая мысль), тогда он повернулся к окну спиной и в свете лампы увидел что-то черное и прямое, похожее на сигарный футляр, торцом приклеившееся к груди. Теперь, ведомая глазом, рука смогла коснуться этого предмета, шероховатого на ощупь - и тошнотная слабость вдруг пролилась вниз, растворила ноги - и пол, внезапно встав вертикально, не больно ударил его по виску и укатился назад, а потом исчез совсем, и следом исчезло пятно света на потолке, и наконец, как видение, исчезло вообще все. 12 Не спи, толкал Глеба Альберт, не спи! - но Глеб все равно засыпал. Слишком уныл был пейзаж, слишком монотонен - перестук колес. Эх, не ко времени... - кипятился Альберт. Пленный Гоша то ли спал, то ли пребывал в забытьи. Поперек груди его охватывал ремень. Альберт суетился лихорадочно. Он то порывался обучать Глеба стрельбе из автоматического карабина - стрельба не представляла трудности, важно было понять, что только первая пуля летит точно в цель, - потом принялся демонстрировать внутреннее устройство оружия. Оно было простым, но Глебу в его состоянии - недоступным. Внимание проскальзывало. Потом он попытался поставить Глеба впередсмотрящим: ногами на ограждение, придерживаться за поручень на крыше вагончика - и так и смотреть поверх вагонов. Сначала это было здорово: ветерок отогнал было сон, - но потом стало еще хуже. Наконец Альберт понял, что ничего ему от бревна по имени Глеб не добиться, он остановил поезд, отвел Глеба в средний вагон и уложил на какие-то мешки. А потом - Глебу показалось, что прошло минут пять - вернулся и разбудил его. Была ночь, та фосфоресцирующая ночь пыльного мира, когда света достаточно, чтобы видеть вблизи - и чтобы подсвечивать висящую в воздухе тонкую взвесь так, что все отдаленные предметы становятся размытыми, искаженными и вообще неразличимыми. Злоба, боль и тоска наполняли все в этом проклятом мире, и приходилось мириться, потому что - ничего, ничего не поделать.... - Глеб, - тихо сказал Альберт. - Встань, пожалуйста. Так. Отойди сейчас шагов на триста и ляг на землю. Лучше - за какой-нибудь бугорок. Если что-то случится сейчас... в нормальном мире мы около Шарпа, сориентируешься. Старайся уйти в Палладию. Там им будет гораздо труднее достать тебя. И обязательно свяжись с Департаментом охраны. Пусть изо всех сил ищут библиотеку твоего отца. Все самое важное - в ней. И деньги забери с собой на всякий случай... Ну, иди. - Зачем? Что ты собрался?.. - Извини, долго объяснять. Они могут обнаружить нас в любую минуту. Пока нам просто сказочно везет. Давай, я считаю до трехсот. И Глеб, как было ведено, ушел куда-то, волоча свой тяжелый мешок, и лег, и лежал долго без мыслей и сна, как последний человек на земле. Потом он услышал, что зажурчал мотор локомотива, скрежетнули бамперы, медленно, а потом все быстрее застучали колеса... Тогда он заплакал, поняв, что уже теперь-то точно - один. Ему стало безумно жаль себя, жаль так чисто, пронзительно и проникновенно, что звук шагов и голос, позвавший его, он воспринял как надругательство над этой святой жалостью... - Уходим, - Альберт взял его за руку. - Уходим, Глеб, дружище, уходим скорее... далее